(1925 г.р.)

 Я родилась в Красноярском крае в большом купеческом селе Ужур Ачинского района. Мои бабушка Анастасия Петровна и дедушка Николай Иванович имели шестерых детей: четырех дочерей и двоих сыновей. В начале 20-х годов их раскулачили, и часть семьи была выслана в Кулундайские степи. Три старших дочери в это время учились в Томском университете на педагогическом факультете, а моя мама Александра жила с родителями. Она была очень талантливым человеком: прекрасно рисовала натюрморты, рукодельничала и чудесно готовила. Ее часто приглашали готовить на больших праздниках и свадьбах. В моем домашнем архиве долгое время хранилась старая тетрадь с рецептами, записанными ее рукой. Папа — участник 1-й мировой войны, был в плену у немцев. Из плена бежал, был ранен в руку и лишился трех пальцев. После войны он закончил какие-то специальные курсы и стал отменным специалистом по пушнине. С мамой они познакомились и поженились в Ужуре. До войны жили изобильно. Помню, когда в село приходили цыгане мама угощала их ватрушками, пельменями, всем, что было в доме.

Тетя Аня, мамина сестра, была членом партии. На одной из партконференций она познакомилась со своим будущим мужем Георгием, болгарином по национальности. Вышла замуж и переехала в Москву. Она сумела сделать вызов своим сестрам и маме, а позже переехали к ним и мы. Восьмой класс я училась в Балашихе, в школе возле старого рынка. Когда началась война, все были очень напуганы, немцы подошли совсем близко к Москве. От бомбежек мы прятались в бомбоубежище, которое находилось в подвале одного из домов. Папа принял решение вернуться в Сибирь, и мы уехали в село Большая Иня Минусинского района Красноярского края. После окончания школы с отличием я некоторое время училась в Абаканском пединституте на Историческом факультете. В начале войны было очень голодно. Пришлось тяжело работать, поэтому в юности научилась всему, что было связано с сельским хозяйством: пасла овец (их шкурки выделывали и отправляли в Ленинград); научилась жать пшеницу и просо, косить траву. Мне очень хотелось переехать в Москву.

Я приехала в Горенки в конце войны.  Жила у своей тетушки, Ананьиной Елизаветы Ивановны. Она работала в Горенском госпитале библиотекарем и была секретарем парторганизации. В военное время приехать в Москву было не так-то просто. Она сделала мне письменный вызов. Из Абакана добиралась в Москву поездом с остановками и пересадками 14 суток. Навстречу нам на восток шли эшелоны с военными. В 1945 году я поступила на Юридический факультет Московского государственного университета им. Ломоносова, и окончив его в 1949 году получила статус адвоката. Тогда же встретила своего будущего мужа Владимира Федоровича. Познакомились мы на волейбольной площадке В Горенках. Он был фронтовик, красавец, имел боевые ордена — Отечественной войны и Красной Звезды.

Первое боевое крещение как специалисту дал мне председатель московской областной коллегии адвокатов Александр Петрович Кипарисов, сказав: «Будете работать в Горенках». На тот момент я была первым и единственным адвокатом в районе. Ни в Реутове, нигде в окрестностях адвокатов не было. Всеми правовыми вопросами занимался Васька Уткин. Я не помню, как называлась его должность, но он был и прокурором, и судьей. Вопросы, которые рассматривались носили, как правило, бытовой характер. Дрались из-за мужчин, которых в послевоенные годы было мало, делили банки, мышеловки и нитки мулине. Вокруг были бедность и нищета. В эти годы зарождались товарищеские суды.

Муж получил комнату к коммунальной квартире на проспекте Ленина. Это была очень небольшая комната. В ней было пианино, так как мне очень хотелось, чтобы наша дочь училась музыке, и два спальных места. Мы всегда жили очень скромно. Мой муж работал на «Рубине». Питались тоже очень скромно в послевоенные годы: картошка, подсолнечное масло, немного мяса. За все годы мы только один раз съездили в отпуск на юг.

Первое помещение, где расположилась адвокатская контора, было в двухэтажном доме в поселке Первомайском. А на первом этаже находилось рабочее общежитие. Помню, что летом рабочие, придя со смены, стелили одеяла прямо на траве во дворе и так спали. Сначала я работала одна, затем московская областная коллегия адвокатов направила еще нескольких сотрудников. В конце 40-х – начале 50-х годов характерными были дела о взысканиях по увечьям. Хотя и их было немного. Помню дело, когда на БЛМЗ женщина упала в ванну с серной кислотой или другое —  когда мужчина поскользнувшись попал рукой в работающий станок. Уголовных дел было крайне мало. Хулиганство и изнасилования встречались очень редко. Практически не было разводов. О расторжении брака писали в областной газете. Потом все чаще стали появляться дела о хищениях государственного имущества (закон от 1932 года). На скамье подсудимых оказывалось сразу по несколько человек. К делам относились очень тщательно. Помню дело о передаче детей от бабушки родителям. Его рассматривал Московский областной суд. Заседание длилось очень долго и завершилось в четыре часа утра.

В конце 1950-х годов была организована адвокатская коллегия при городском суде. Ее председателем был Грицук, а заместителем Фликер. Коллегия занимала пять комнат. Это было очень удобно.

В начале 1960-х годов было возбуждено много дел против работников юстиции. Помню в 1961 году рассматривалось уголовное дело против адвоката Н.П. Бахурина, который дал взятку судье Михайлову. В качестве взятки фигурировали кожаные перчатки и будильник. Оба были осуждены. На моих глазах прямо во время процесса в зале Московского областного суда была взята под стражу судья.

В эти годы меня часто приглашали выступать в качестве адвоката в военный трибунал, который находился в поселке Северный. Наиболее часто на заседаниях рассматривались дела о хищении собственности офицерским составом, а также дела, связанные с «дедовщиной». Дела были несложные. Все было очень точно выверено и подготовлено, практически не оставляя места каким-либо сомнениям. В военном трибунале коллеги всегда ко мне относились с большим вниманием и уважением. В Северный добиралась на попутках. Однажды мне пришлось ехать на «трехтонке» в кузове вместе с бочкой мазута, которая была не закреплена и каталась. К концу поездки мое белое платье сильно пострадало. В зале, где происходило заседание военного трибунала, коллеги для меня поставили тумбу и накрыли ее красным сукном, скрыв таким образом испачканную мазутом одежду. Был случай, когда я приехала с флюсом. Зуб ужасно болел, и меня немедленно отправили к стоматологу, где оказали помощь.

Одно из дел, рассматриваемых военным трибуналом, оставило глубокий след в моей душе. Моего подопечного звали Саша Байрачный. Красивый голубоглазый парень, молодой. Однажды на боевом дежурстве его подпоили местные деревенские девчонки, и он находясь на вышке стал стрелять из автомата по солдатам, потом убежал. Были жертвы. Парня искали с собаками. При задержании он был серьезно ранен. Ему сделали трепанацию черепа, но одна часть его тела осталась полностью парализованной. Я защищала его в нескольких процессах. На заседания его привозили в коляске. К концу слушаний ему становилось плохо, и процесс откладывали. Байрачного приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. И хотя я понимала, что он однозначно виновен, мне было его очень жаль, ведь он сам себя сильно наказал, искалечил свою жизнь. После вынесения приговора у меня была истерика, я очень сильно плакала. Пыталась обжаловать приговор, но он все же был приведен в исполнение. Для меня это было сильным потрясением. Когда все закончилось я провожала на вокзал его мать. Она плакала и говорила, что не знает, как ей дальше жить. Почему-то мне, тогда невоцерковленной, пришла в голову лишь одна фраза, которую я сказала ей в утешение: «Вы молитесь за него».

Я всегда была очень обязательной и боялась подвести других людей. Очень много приходилось работать на общественных началах. Выступала с лекциями на предприятиях и в школах на родительских собраниях. Помню, как разработала лекцию «Любовь, брак и семья», где использовала стихи Пушкина, Лермонтова, Степана Щипачева. Я читала ее работницам фабрики, с ней обошла все балашихинские школы.

В 1992 году вышел закон о праве собственности и адвокатскую коллегию попросили освободить помещения, находящиеся в здании суда. Администрация предложила нам переехать по адресу: Калинина, 1, в здание, где ранее располагалась Военная прокуратура. В это время в коллегии уже насчитывалось около 20 адвокатов, большинство – москвичи. К нам стремились попасть на работу, поскольку из Москвы было удобно и недалеко добираться. Для Московской области наша адвокатская коллегия была базовой, и мы старались поддерживать ее престиж. Какое-то время спустя помещение оказалось в собственности у частного лица и коллегии предложили очень высокую арендную плату, которую она не смогла платить. Мы были вынуждены перебраться в том же здании на 1-й этаж в единственную небольшую комнату.

Я закончила свою трудовую деятельность в 82 года, проработав 56 лет.