ОТКРОВЕННО О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Я, Александр Васильевич Матвеев, родился за полтора года до начала войны. Отец в возрасте 37 лет ушёл воевать, оставив жену и нас четверых детей разного возраста на все четыре года. Жили мы в небольшом поселке Буриловка Таловского района Воронежской области, в чернозёмной степи, в радиусе 50 и более километров окружённой природными заповедниками: Хопёрским, Бобровским, Шиповым лесом, Дивногорьем и, конечно, Доном. А уж совсем недалеко от районного центра в Хреновом находился знаменитый конный завод орловских рысаков, прославленный Л.Н. Толстым в повести «Холстомер». Военные действия, к большому счастью, Буриловку не зацепили. Наш и соседние посёлки, как не имевшие стратегического значения, войска обходили стороной, хотя райцентр и окрестности бомбили. В Буриловке было всего 50 домов, и не было электричества вплоть до 1970 года – столетия Ильича.
В возрасте 6-ти лет за компанию с семилетним дружком-соседом я пошел в начальную четырехлетнюю школу. В школе, как и дома, в темное время учились и выполняли домашние задания при свете керосиновых ламп. Заканчивая буриловскую начальную, мы переходили в среднюю десятилетнюю школу № 52, которая располагалась в Нижне-Каменке в 6 км от Буриловки. Там же находился и сельский совет. Перед войной школа была семилетней. Таловский район входил в избирательный округ депутата ВС СССР героя генерала Н.П. Каманина. По просьбе избирателей при его содействии наша школа стала десятилеткой. Впоследствии Н.П. Каманин руководил отбором и подготовкой космонавтов, был их наставником. Наверное, это был знак моей будущей сопричастности к наземной космонавтике и тому, что буду прописан на улицах космонавтов Терешковой и Быковского. В Нижне-Каменку ходили пешком, а когда появились у нас велосипеды, то только на них. Домой после второй смены возвращались затемно (кстати, и в этой школе не было постоянного электроснабжения, но бывало использовали мобильный маломощный генератор). Зимой на открытых пространствах при сильном ветре, а в степи он дует, не стихая, в морозы всегда очень холодно. Но нам это было привычно сызмалу. В половодье — в низинах воды по пояс. На дороге распутица. В чрезвычайных случаях колхозный конюх специально встречал и вывозил нас на санях или подводе, но чаще добирались домой сами с полными воды сапогами. В таких условиях учиться как попало было просто глупо, а потому старались все в меру способностей. Ну а я достарался до Золотой медали.
Во время летних, и даже коротких зимних каникул школьники участвовали вместе с родителями, а те, кто постарше, и самостоятельно в колхозных работах. Я тоже познал если не все, то большинство из них: как управляться с волами, как заложить в оглобли лошадь, пахать плугом и сохой, как сложить снопы в копны, как метать соломенные стога на молотьбе, пасти колхозное стадо, купать животных и многое другое.
Для спортивных развлечений летом мы сами строили на выгоне футбольную и волейбольную площадки. После трудового дня перед закатом и до темна гоняли мяч.
Из культурных явлений были только периодические сеансы кинопередвижки. К вечеру в наш импровизированный клуб после показа в соседнем посёлке привозили киноаппаратуру с бензиновым электрогенератором. В непогоду и студёное время внутри, а летом, как правило, прямо на улице на стене клуба вывешивали полотно экрана, под музыку появлялись титры, и… начиналось волшебное захватывающее зрелище. Из фильмов запомнились «Падение Берлина», «Сталинградская битва», «Перелом», «Она защищает Родину», «Мы из Кронштадта» и, конечно, «Чапаев».
Внешние известия долетали к нам по проводному радио из чёрных «тарелок», появившихся в хатах в 1951 году, и местной газеты.
Основные механизмы, с которыми мы соприкасались в деревне – ветряная мельница, косилки на конной тяге, конные железные грабли, пожарная помпа с ручным приводом, и кузнечный горн. Можете представить какую зависть вызывал у меня фотоаппарат заезжего районного съёмщика. Очень хотелось вместе с фотографом заглянуть под светонепроницаемую накидку, тоже научиться этому ремеслу и приобрести аппарат. Мою вожделенную мечту сотворил случай. Когда я перешел в среднюю школу, то подружился с соклассником Петей Шулындиным. Он жил в другом селе возле железнодорожного разъезда и был уже знатоком техники. Приехав ко мне, Петя увидел в хате на стене неисправные наручные часы. По-моему, их принёс с войны отец. Помню еще среди трофейного были сигнальный фонарик с цветными стеклами, пассатижи, что-то из одежды дочерям, а еще были холщевый мешок с вышитой надписью «Guten Appetit» и ленд-лизовский американский шоколад в серой коробочке (там потом хранились много лет игральные карты). Кстати, в числе домашних игр были карты, домино, шашки, потом появились и шахматы. Их сделал я сам из маминых пустых швейных катушек. Петя сумел поставить часы на ход и предложил обменять их на фотоаппарат у того, кому он был не нужен. Это был пластиночный аппарат «Фотокор». Выпускала его московская артель «Артфото», и был он самый примитивный из семейства «фотокоров», так как имел, кроме прочих, для меня важный недостаток – одинарное растяжение меха, что ограничивало полюбившуюся мне потом крупноплановую портретную съёмку. К нему Петя приложил и самодельный деревянный штатив. Он же показал, как пользоваться всей этой фототехникой. Позже мы раздобыли небольшое пособие по фотоделу. Пластинки и химикаты, к счастью, продавались в районном магазине культтоваров. Так хотелось поскорее сделать фото, что не имея специальных кювет для химрастворов, проявлял и закреплял контактные фотоотпечатки в столовых тарелках. При печати фотографий я использовал уже упомянутый трофейный сигнальный фонарик (у него в числе трёх было и нужное красное стекло). Хорошо помню свой первый кадр – сфотографировал маму с сестрой в полный рост. Таинство появления в проявляющем растворе изображений захватило меня на всю последующую жизнь.
Мамина сестра еще до войны уехала по вербовке в Донецк и приезжала к нам с семьёй в отпуск. Оттуда они привезли мне газомерную шахтерскую лампу. Я покрасил ее толстенное, почти не нагреваемое, стекло красной акварелью, и получился приличный источник безопасного для фотоотпечатков красного света. А когда я приехал погостить у родни в Донецке с фотоаппаратом, то новым знакомым понравились мои снимки, и я даже заработал свой первый фотографический гонорар. Его почти хватило на красивый харьковский велосипед, который с финансовой поддержкой родных там же и купил. На нем ездил в последние годы учёбы в школу. Учёбу я закончил в 1957 году с Золотой медалью. Особые успехи были в немецком языке. И при поступлении в институт я удивил комиссию своими знаниями. Позже, уже в институте освоил и польский. Пятый курс вуза кроме дипломного проекта был посвящён специальному изучению (по предложению деканата) ещё и французского языка для работы за рубежом. В последствии эти языковые познания пригодились мне для реферирования иностранных технических публикаций с трёх языков для информационного журнала ВИНИТИ.
В своё время вопреки желанию родителей продолжить учёбу в Воронеже — я хотел поступать только в московский ВУЗ и, наверное, не зря. Тем более, что наличие Золотой медали могло открыть путь в любой институт страны. Но весной 1958 года это право по рекомендации Хрущёва отменили. Пришлось сдать все пять экзаменов.
Далее был Московский институт химического машиностроения (один из трёх после МВТУ и МЭИ лучших технических вузов), общежитие во Всехсвятском студгородке на «Соколе», пять лет интересной и наполненной студенческой жизни. Изучение на новом уровне химии, физики, математики. специализирующих технических дисциплин. Выезды на практику в Пермь (здесь мой отец лежал в госпитале после ранения в колено в бою за Старую Руссу в 1942 году), в Ленининград на преддипломную, на полевую практику в Эстонию по окончании кафедры военной подготовки. Сделаю небольшое отступление: когда наступил школьный возраст, я просил родителей отдать меня в суворовское училище, но, оказалось, что туда принимают только детей погибших фронтовиков. А мой отец вернулся с войны в конце лета 1945-го, слава Богу, живым. В 1962 детская мечта исполнилась в МИХМе – мне было присвоено офицерское звание инженер- лейтенант.
Фотографию с моим не подходящим к студенческим условиям «Фотокором» пришлось на время отложить. Но тяга к изобразительному искусству заставила взяться за карандаш. Увлечённо на досуге начал рисовать беглые портреты однокурсников, преподавателей, случайных людей. Посещал вернисажи, подолгу просматривал картины и графику Третьяковской галереи.
Оканчивая школу, я из любопытства освоил по заочному курсу стенографию, поэтому лекции стенографировал, и скоростью конспектирования смущал лекторов и вызывал ропот аудитории, пока они не раскрыли секрет моего быстрого письма.
Первые журналистские опыты – рисунки в студенческой газете «За кадры химического машиностроения». Часто изображал смешные сценки с лекций. Однажды принял участие в конкурсе рисунка и получил премию.
Специальность «Аппаратостроение», по которой я учился, прямого отношения к криогенике не имела. Но, однажды, сдавая важный предмет «Общая химическая технология», я получил билет по криогенике: «Схема и работа ВРУ». Ректор вуза Рещиков, принимавший экзамен, оценил мой ответ на отлично. Это тоже был знак – так как в итоге я стал криогенщиком.
Когда я узнал, что в Балашихе открыли новое перспективное предприятие с предоставлением жилья (а я уже был женат на студентке на курс ниже меня), имея как выпускник языковой группы МИХМа привилегии по выбору места работы, то попросил направить меня в балашихинский филиал московского ВНИИКИМАШа.
В Балашиху прибыл в 1964 году, и 1 февраля вышел на работу в качестве младшего научного сотрудника. Восточный корпус института уже был построен, а западный еще строился. В лаборатории, в которую я был зачислен, работали всего 3 человека: Б.Н. Орлов, В.С. Кортиков, Зверев К.Г. Я стал четвёртым. В конструкторском бюро насчитывалось человек 20. Все они переехали из Москвы (многие ради жилья), сохранив работу, но теперь уже в филиале ВНИИКИМАШ. В лаборатории мы ожидали поступление оборудования – установку ожижения гелия. и меня направили в Физический институт АН СССР на стажировку в криогенную лабораторию, где я поработал аппаратчиком. Начальником лаборатории там был известный учёный А.Б. Фрадков.
В то время, когда я приехал в Балашиху, одновременно с институтом строился жилой микрорайон № 14 на 3000 жителей. На улице Терешковой уже были построены дома № 3, 5, 13, 15 и строился № 61 по проспекту Ленина. В доме № 5 в однокомнатной квартире мы с женой и поселились в 1964 году. А в 1970-м, когда нас уже было трое, нам предоставили двухкомнатную квартиру на улице Быковского. Два магазина на ул. Терешковой — промтоварный и продовольственный — вполне удовлетворяли потребительский спрос населения. В продмаге всегда были в достатке мясные продукты (варёные колбасы, знаменитые пельмени и др.), море — и молочные продукты (в их числе популярный тогда кефир в стеклянных бутылках с крышечками из пищевой фольги), а в сезон — овощи и любимые всеми арбузы (конечно, безнитратные). Теперь на месте продмага находится спортклуб им. Агеева.
Вскоре из Москвы пришла установка Г-2 для ожижения гелия, разработанная в головном институте. Её смонтировали в нашем восточном корпусе на пятом этаже. Чтобы перевести гелий в жидкое состояние, его нужно охладить до – 269 градусов по Цельсию. Установка снабжалась вспомогательным хладоагентом предварительного охлаждения — жидким азотом, который производили рядом на Кислородном заводе. Основной процесс понижения температуры обеспечивали поршневой детандер и дроссельный вентиль. Газовые баллоны стояли на улице на земле, и по медным трубкам гелий подавался наверх в установку. Сначала дело не пошло. Охлаждение до -243 происходило, а гелий не ожижался. Было время отпусков, и мы в те дни работали вдвоем с опытным слесарем А. Ушаковым. После нескольких неудачных попыток подозрение пало на дефект в регулирующем механизме привода клапанов поршневого детандера, удалось обнаружить несоосность шпоночной канавки в упомянутом устройстве и легко устранить вручную без большой разборки. Установка тут же заработала в режиме ожижения, и гелий в жидком виде стал заполнять сосуд Дюара. Это была победа и награда за усердие! Шёл конец лета 1964 года. Так состоялось моё погружение в тайны профессии криогенщика!
Затем в здании Криогенной станции, где сейчас находится автосервис, смонтировали гелио-водородную установку ГС-2 и поручили мне как уже опытному сотруднику осуществить ее запуск. С коллегами удалось ее наладить и ввести в эксплуатацию. В течение 5 лет я руководил этой техникой. Здесь мы уже получали не только жидкий гелий, но, в основном, и жидкий орто- и параводород. Одновременно изучал математическую модель процесса орто-параконверсии водорода для последующих расчётов крупных установок
В 60-х годах в трубопроводных системах заправки космических ракет криогенными компонентами появилась проблема избыточных нагрузок. Возникли важные вопросы гидродинамики. Мне досталась задача исследования причин гидроударов в криогенных системах и их предотвращения. Необходимый результат был получен. В этих исследованиях мне хорошо помогла фотография, в том числе высокоскоростная киносъёмка. Так определилась тема диссертации «Неустановившиеся процессы в криогенных трубопроводах», которую я защитил в 1975 году. В институте в то время регулярно проходили научные конференции, где делались сообщения о новых исследованиях и разработках, критически обсуждались важные научные темы, вносились поправки. Если в работах была новизна и практическая ценность, то по этим докладам оформлялись диссертации. К 1990 году в «Криогенмаше» работало около 120 кандидатов и 20 докторов наук. Это были молодые люди, часто не старше 30-40 лет.
В декабре 1969 я был командирован на Байконур, где вместе с руководителем конструкторского отдела Б. О. Белорусцем мы несколько дней измеряли реальные гидравлические характеристики на рабочем криогенном компоненте системы заправки ракеты Н-1 («Луннике»). Эту самую крупную ракету, как стало известно через годы, С.П. Королёв готовил к полёту и на Марс.
Далее занимался расчетными работами процессов адсорбционной очистки криогенных жидкостей в системе заправки комплекса «Энергия-Буран» и многими другими видами работ, такими как: влияние вибрации на испаряемость криопродуктов при транспортировке, гейзерный эффект, системы замораживания резины, очистки шерсти и др.
Зарплата младшего научного сотрудника составляла в то время-98 рублей. Хороший отечественным фотоаппарат «Зенит-Е» стоил ровно 100 руб. И все же я его приобрёл. Снимал семью, друзей, фотографировал что разрешалось на работе. В 1969 году отослал фото на международную выставку «Любовь, дружба, солидарность» в Германию. Это были три снимка на женскую тему: «Портрет мамы», «Пиджак наброшенный», «Проводы». И неожиданно для себя получил бронзовую медаль «За образцовые достижения в фотографии». Снимал в ту пору и позже очень увлечённо. Городские праздники, что-то в Криогенмаше, много снимал людей. Фотографировал везде, где бывал – в командировках, на отдыхе. Кроме того, публиковался в местных газетах «Знамя коммунизма» и «Машиностроитель», во многих московских известных изданиях. За плодотворное сотрудничество с прессой в 1975 году был принят в Союз журналистов СССР.
В 1990-м был избран в народные депутаты Московского областного совета. Как депутат представлял не без успеха интересы Московской области в Верховном Совете РФ. Имел возможность снимать бурные события тех лет: митинги, пикеты, собрания, сессии советов. В качестве аккредитованного журналиста и депутата приглашался на исторические съезды народных депутатов СССР и РФ, где познакомился лично со многими политическими деятелями и, конечно, их фотографировал. Моя фототека быстро наполнялась редкими снимками. Так мне представился шанс писать фотоисторию нашего времени. И я делал это по мере сил.
Когда в 1964-ом я стал балашихинцем (как оказалось навсегда), несмотря на близость к столице, город выглядел вполне провинциально: с действующими заводами и фабриками, с остатками близлежащих к центру деревень Гущинка и Леоново. На Спасо-Преображенском храме не было крестов, и в нём работала студенческая библиотека ВСХИЗО. Перед храмом река Пехорка была настолько полноводной, что леоновские жители имели лодки- челноки. Ещё не было плотины на проспекте Ленина и с центром Балашихи осуществлялась пешая связь по мосту на входе в городской парк. В городе работали заводские дома культуры и доступные для всех жителей стадионы. В дополнение к ним молодые сотрудники своими силами оборудовали теннисные корты на стадионе БМЗ и на улице Быковского (кстати, энтузиасты этого спорта несмотря на малопригодное состояние корта играют здесь до сих пор). В 80-х на ул. Парковой перед городским парком был построен открытый ледовый стадион «Рубин», украшенный мозаичным панно работы заслуженного художника РФ М.К Аникеева. Теперь на месте стадиона и кинотеатра «Октябрь» ледовый дворец «Балашиха Арена» им. Ю. Ляпкина и гостиница «East gate».
В 1973 году на пл. Славы был установлен по инициативе и личном участии кавалера трёх орденов Славы Н.М. Яганова монумент «За Родину павшим» и зажжён Вечный огонь. Мой подробный фоторепортаж об этом событии был выставлен за витриной кинотеатра «Октябрь».
В 90-е площадь пополнилась «Аллеей героев» и часовней — звонницей.
В 1978 году на площади Славы в помещении бывшего магазина «Культтовары» была открыта Балашихинская картинная галерея для постоянной экспозиции и периодических выставок картин и фотографий. В галерее состоялись мои персональные большие фотовыставки: «170 мгновений ХХ-го века», «В начале века», «5 секунд», «Аналогия».
В последние годы Балашиха благоустраивается, прирастает высотными микрорайонами и обновлёнными парками, набережными, тротуарами. Балашиха станет ещё краше, когда вернёт своё историческое лицо после реставрации старинных усадеб и ещё сохранившихся объектов фабричной архитектуры.