Я родился в Салтыковке в 1941 году. Мы жили на улице Железнодорожной. Папа, мама, бабушка с дедушкой по материнской линии, моя старшая сестра Антонина и я.
О маме
Мама Анна Никитична из московских мещан. Её семья переехала в Москву из Тулы. Мама окончила гимназию. Она была домохозяйкой и ухаживала за больной матерью, которая не ходила.
О Герое труда
Семья у нас большая. В нашей семье есть Герой труда. Дерябин Василий Степанович – мой прадед по материнской линии.
Получилось так. Бабушка умерла, он жил один в Москве, работал на фабрике Трехгорная мануфактура. Отец рассказывал, что Василия Степановича отравили. Однажды отец к нему приехал, дверь была открыта. На столе две рюмки и недопитая четвертинка, а хозяин мертвый лежит на полу. Но тогда криминальную экспертизу не делали.
Василий Степанович отработал на фабрике 62 года. В то время не былое еще Звезды Героя, а давали орден Трудового Красного знамени и Грамоту.
Орден этот он не получил, поскольку как раз в это время он умер. Есть только бумаги. Мой отец рассказывал, что семья была набожная. Когда Василий Степанович умер, к ним в дом пришли пионеры, они хотели по-пионерски проводить его в последний путь. А бабушка одна и вторая (две дочери у него было) сказали: «Нет, мы должны отпевать его». Ну раз отпевать, то пионеры побросали все и ушли. Поэтому памятника ему не поставили. А он должен был иметь памятник. Потому, что это первый герой труда.
Об отце
Папа — Георгий Максимович Купцов, из бедной многодетной семьи. Родился в Ленинграде, тогда еще в Санкт-Петербурге. Когда он подрос, мать отдала его в услужение к дяде Семену. Он обещал за два года сделать из него человека. Этот дядя Семен обучал его малярному делу. В мастерской, где он работал, красили кареты и первые машины, которые стали появляться. Папа рассказывал, как их красили, а потом украшали цирёвкой – тонкой цветной линией. За два года отец обучился профессии и уже принимал заказы.
Какое-то время спустя он пошел работать на завод Фрезе. Рассказывал: «Мне сразу положили 60 рублей». А корова стоила – 20. Он говорил: «10 рублей платил за проживание, на 10 рублей в ресторане я завтракал, а остальные деньги, на обмундирование и т.д.».
Позже он работал в магазине, где продавали автомобили. Отец рассказывал: «Я выезжал на машинах и показывал их покупателям. Они прокатятся, я с ними тоже и снова ее загоняю. Вечером я должен ее почистить, проверить ее состояние. И пока я туда-сюда ездил и научился водить».
Потом он ушел в Министерство путей сообщения и работал там шофёром.
По-моему, в 1918 г, правительство перебралось в Москву и отцу предложили тоже переехать вместе с министерством. Там он работал где-то до 20-го года, а потом ушел оттуда и открыл свое дело. Это были времена НЭПа. У отца был свой автомобиль «Форд», и на нем он работал как таксист.
Женился отец в 1920 году. В Салтыковку перебрался потому, что его пригласил его на работу шофером человек по фамилии Никульшин. У него был свой автопарк и нужны были водители. Папа поселился на другой стороне железной дороги: дом 26, напротив станции. Он у этого человека работал, там и жил. А потом остался в Салтыковке насовсем и перевез семью. Отцу продал половину своего участка его знакомый железнодорожник. И еще живя в 26 доме он начал строиться здесь.
Этот снимок сделан в Мангышлаке форт Александровский ныне форт Шевченко в январе-феврале 1930 г. В Астрахани в то время был Волго-Каспийский госрыбтрест. А филиал его находился в форте Александровском.
Отец узнает о том, что филиал треста получает четыре автомашины марки «Форд» из США, и он вместе с товарищем-шофёром Кузьминым вербуется для работы в форте на данных автомобилях.
Работа заключалась в том, что в этих автомобилях перевозили рыбу, выловленную в Каспийском море на промыслах «Суре», «Киндерли» в холодильник форта Александровский для последующей ее переработки.
До приобретения трестом автомобилей перевозку рыбы производили местные киргизы на своих верблюдах. С получением 4 автомобилей трест отказал киргизам в работе. И вот они стали искать всевозможные способы, препятствующие перевозке рыбы (выкапывали ямы на проезжем пути и т.д.)
Во время одной поездки за рулём мой отец видит впереди на проезжей части дороги лежит девочка. На сигнал, подаваемый автомобилем она не реагировала, а объехать ее не представлялось возможности из-за узкой проезжей части дороги. При приближении к девочке отец увидел, что это кукла. Это все было сделано для того, чтобы остановить автомашину и уничтожить шофёра. Отец не растерялся, увеличил скорость автомашины, а вслед ему стали стрелять выбежавшие из укрытия киргизы и кричали: «шофёра кончал – машина капут». Но отец все же благополучно добрался до форта. При осмотре автомашины в форте было обнаружено, что в бортах кузова в нескольких местах пробоины с несколькими застрявшими в них пулями.
На другой день после происшествия в тресте обсуждался вопрос возможности дальнейшей работы в таких условиях. Руководство Холодильника просило Райисполком принять соответствующие меры, исключающие подобные случаи в дальнейшем. Райисполком в свою очередь собрал собрание местного поселения, что если в дальнейшем будут случаи нападения на автомобили, то в свою очередь будут приняты строгие меры вплоть до ареста. После заявленного райисполкомом ультиматума нападения на автомобили прекратились.
Как-то начальник промысла Никита Сергеевич Цепляев просил моего отца заправить автомобиль на большой пробег якобы для перевозки воды. Фактически, когда машина была подготовлена, ее нужно было подать к зданию ГПУ.
В кузов машины стали грузить оружие: винтовки, пулемет марки «Максим». Вместе с погруженным оружием в кузов сели 5 человек работников ГПУ. Ехали всю ночь в направлении промысла «Киндерли». После небольшого отдыха в «Киндерли» поехали дальше на Кара-Богаз-Гол. На Кара-Богаз-Голе их встречают вооруженные работники промысла. Когда работники ГПУ начали разбираться, то выяснилось, что на промысле имелись диверсанты, которые имели намерение взорвать промысел. На другой день работниками ГПУ началось расследование, в результате которого нашли виновных заговора и отправили их в форт Александровский для передачи следственным органам. На данном промысле Кара-Богаз-Гол добывался и вырабатывался мирабилит для химической промышленности нашей страны.
Так в тяжелых условиях проходила работа шофёров на рыбных промыслах. После окончания срока вербовки отец приехал опять в Москву и поступил работать в 4-ю городскую пожарную команду, которая находилась на улице Пятницкая, д. 21, шофёром.
Папа рассказывал, что в 1933 году перед автопробегом Москва-Каракумы он ездил проверять эту трассу. От отца мне досталась подшивка журнала «За рулем» 30-х годов. Во время войны этими журналами топили печку. Я нашел их уже после войны.
Во время войны отец служил в 24 пожарной команде. В 43 году на пожаре он получил увечье. Ему дали группу инвалидности и комиссовали. Позже он устроился на мясокомбинат работать на пожарной машине. Машина эта на пожар никогда не выезжала, просто дежурила на предприятии. Иногда отец брал меня с собой. На этой пожарной машине я учился ездить. Машина была ЗИС 16 с удлиненным кузовом.
Откуда технические навыки
На мясокомбинате отец работал посменно. Сутки работал, двое отдыхал. А дома в Салтыковке в выходные то одно надо сделать, то другое. Я все смотрел, как он делает, иногда помогал, набирался навыков. Можно сказать, все это пошло от него.
В Салтыковке в то время не было кружков радиотехники. Но, когда я учился в школе, у нас был учитель физики. По-моему, его звали Юрий Александрович. Я ему частенько сделаю какой-нибудь приемник или прибор, он посмотрит: «Молодец!» и ставит оценку. Школа та, что за переездом, где памятник Рудневой. Это было маленькое здание такое, потом в туда привезли токарные станки, фрезерные, сверлильные. В нем были мастерские, где проходили уроки труда. К тому времени я уже ушел из школы.
А вот когда работал на заводе АТЭ 2 (Автотракторной электроаппаратуры), интересно было. Работал 7 дней в неделю. Машин много, чувствуешь, что ты делаешь что-то важное: даешь жизнь приборам, которые устанавливаются на машину. Перед тем, как поставить, мы должны были полностью их проверить и дать заключение, о том, что эту систему можно ставить на машину, и она будет работать. Сейчас завод, который был на Бауманской, развалился. Второй завод был на Варшавке. Я видел по телевизору передачу о том, что оказывается он сгорел, потом его кому-то продали и там сейчас ничего не выпускается.
Постепенно я многое научился делать сам. Потом охота пришла в отношении техники – велосипеды, мотоциклы. Ремонтировал, что-то самостоятельно собирал. Это все от того, что делать нечего. Мои внуки сейчас ничего сами делать не могут. Мы все брали из книг. Читали и самостоятельно разбирались.
Моя коллекция началась с автомобильной эмблемы – флажок от опеля. Мне подарил ее отец, вернувшись с войны. Это был 43 год. Вот эта игрушка была у меня.
Помню, когда я уже ходил в школу, на месте Кучинского пруда был котлован, оттуда брали песок. Когда карьер выработали, то в него стали сбрасывать старые машины, битые. Возьму бывало плоскогубцы, молоток, стамеску и туда. И там со старых машин я снимал более или менее хорошие эмблемы. Потом куда-то эти машины пропали. Когда их набралось некоторое количество эмблем, стал сознательно их собирать.
Работая на заводе я был связан с автохозяйствами. Вот и просил коллег: «Будете списывать технику, снимайте красивые эмблемы». Было много интересных, попадались и редкие, например, которые не пошли в серии. Их сделали, но не утвердили.
В 50-е годы увлекался приёмниками. Я отдал вам приемник «Си 235». Это довоенный приемник. В 1935 году он выпускался. И вот во время войны этот приемник отец отдал на почту, потому, что во время войны у населения никаких радиоприемников не должно было быть. Приемник забрали, дали расписку, что после войны можно будет получить его обратно. Его было положено сдать, также как пистолеты. Если ты принес пистолет или наган с войны – обязан сдать. Я помню, что в 48 году отец пошел на почту и приемник ему вернули, но без ламп. Потому, что лампы во время войны шли на передатчики. Эти лампы все вытащили и отправили их в воинские части, а отцу отдали приемник. В коллекции, которую я передал в музей, этот приемник самый старый. Радиоточки не надо было сдавать, сдавали именно приемники. Радиоточки работали только в определенное время. Положим вечером, часов в 9. Когда идет налет авиации, значит передают: «Внимание, воздушная тревога!» И тогда вы берете скарб свой и бежите. Во время войны все население обязывали строить для себя бомбоубежища. Я лично этого не помню, но мне отец и сестра говорили, что наше бомбоубежище было от угла Ленинградской на полпути к нашему дому, где раньше были 2 сосны. Это была землянка в человеческий рост, укрытая бревнами. Вот они туда бегали. Я маленький был, меня в охапку и туда и чтоб не плакал варенья дадут
Те приемники, которые я сам собирал, они 50-х годов. Тогда их было мало, поскольку промышленность в полную силу еще не работала. И все любители самостоятельно собирали эти так называемые детекторные приемники. Бывало перед сном надеваешь наушники и слушаешь передачи. Самое главное, что там ни батареи не нужно, ничего. Два провода- заземление и антенна. Все. И вот пожалуйста, конденсатором находишь станцию. Очень удобно было. Но в то же время перед войной, если вы купили приемник, то обязаны были поставить его на учёт на почте. И самое главное, что вы должны были платить 5 рублей за приемник в месяц, по-моему, 3 рубля за трансляционный блин и 10 рублей, по-моему, за телевизор. Такая книжка специальная была, куда вклеивались марки об уплате взносов. А после того, как война окончилась, там уже можно было иметь приемник. Вот такая система. А до этого если у вас 2-3 приемника вы за каждый должны были платить.